Отчаяние захлестнуло меня. Я стоял стойко, держался верою и держал верою моих друзей, но в эту ночь я сломался.

Надо было сдаться и оставить бесплодную борьбу, т.к. я догадывался уже, что мы боремся с Богом, или, по крайней мере, с бесовскими силами, посланными Им. Но как и кому сдаться? И что из себя представляет это духовное действие? И как сказать об этом?

Как-то давно, находясь в подобном борении, нам было слово Божие: "Можешь делать - делай, не можешь - иди ко Христу". И много раз, когда я, делая очередной шаг к Богу из каких-то невероятных для меня положений, осознавал, что каждый такой шаг есть капитуляция человека пред Богом. Сегодня в очередной раз Бог требовал такой капитуляции.

Как об этом сказать понятнее? Это трудно перевести на язык человеческих слов. Но на примере страданий Иова, когда внутренние духовные борения человека становятся безмерными, когда внутренние духовные струны человеческие перетягиваются до критического перенапряжения и готовы лопнуть, а сердце - разорваться, тогда человек делает шаг к Богу: "Искупитель мой жив". "Я говорил, больше не буду. Доселе - я, теперь - Ты". И каждый такой шаг к Богу есть капитуляция человека пред Богом. Это подобно тому, как люди, ведя войну с превосходящим противником и до смерти перенапрягаясь и теряя силы, сдаются на милость победителя. Смерть, так смерть от его руки, мучения, так мучения, милость, так милость. То, что чувствуют сдающиеся побежденные, то чувствовал не раз и я, сдаваясь Богу. Это подобно тому, как если бы человек ехал на машине под гору и, вдруг, машину неуправляемо понесло. Что остается делать человеку, если машина неуправляема, а он обезволен? Человек до последнего борется и во все вмешивается своею волею, но когда смертельные обстоятельства больше его, а он - обезволен, то ему ничего уже не остается сделать, как сдаться на волю судьбы, т.е. Бога. Ему остается только капитулировать пред Богом.

Мне не было возможности сдаться диаволу, т.к. душа моя предана Богу. Мне не было возможности сдаться властям или администраторам земли, т.к. все они стояли за глухой стеной отчуждения. На земле для меня нет благодетеля или мецената. Нет для меня родины на земле, нет своего народа. Не "среди своего народа я живу". Предопределение от Бога поставило меня на отторжение от мира, я - "странник и пришелец на земле". Вся моя жизнь от детства - жизнь в объявлении войны. Потому, мне ничего не оставалось, как уповать на Благодетеля и Мецената на небесах. Но Он, в данном случае, противодействовал мне в моих намерениях и делах. Мне необходимо было оставить эту бесплодную борьбу и сдаться Богу. Но сдаваясь, я обрывался в смерть.

Вся эта духовная баталия развертывалась на простой жизненной ситуации. Я и мои друзья из нашего общения создали кооператив и ревностно стремились обрести материально-экономическую независимость в этом жестко- конкурентном мире. Мы разработали довольно редкую продукциюи некоторое время успешно реализовывали ее. Были созданы мастерские, механизированы технологические процессы, повышалось качество продукции и увеличивался спрос. Обычное человеческое предприятие. Но по мере того, как наша организация вставала на ноги, усиливалось противодействие среды. Я понимал природу этого явления как сложного, таинственного, духовного явления, т.к. вообще нет ни одного предмета или явления на земле, оторванного от духовного мира, от мира идей. Все события жизни человека нанизаны на некий духовный стержень, все имеет определенный тайный смысл, требующий расшифровки. И через пристальное рассматривание всех жизненных ситуаций как жизненных притчей можно высмотреть воздействие Бога на человека, осуществление Его воли на Его творение. "Через рассматривание творения видимо Божество".

Материально-экономическое существование человека на земле также со всякою очевидностью нанизывается на определенную волю Божию. Человек естественно нуждается в пище, одежде, доме и других удобствах для своего существования в этом мире. Но мир этот отдан диаволу. "Все это царство и слава его предана мне, - говорит сатана Христу, - и я, кому хочу, даю ее; итак, если Ты поклонишься мне, то все будет Твое". Так точно говорит сатана и всякому человеку. И всякий человек, если, "падши, поклоняется ему" , то получает от него все, в чем нуждается. Кто не поклоняется ему, тот обречен на противодействие его и, чем решительнее человек отлагается от диавола, тем яростнее его противодействие. Оттого и Аврааму не определено было "иметь наследства ни на стопу ноги", и он верою обитал на земле обетованной, как на чужой. Так точно определено и всем сонаследникам его по вере. Птицам и лисицам уютнее на земле, нежели Христу. "Мы ничего не имеем, - говорит апостол, - от вне нападения, внутри - страхи". Все это принадлежит и нам в полной мере.

И еще. Можно сказать, что жизнь христианина на земле подобна жизни древнего Израиля в Египте. Во-первых, "мерзость для египтянина - иудей". Это в полной мере относится и к христианам. Во-вторых, как притесняем был Израиль в египетском рабстве, так притесняются ныне и христиане рабством мира сего. "Будут страдать от плена и грабежа", - говорит о народе Божием Даниил. Последние же дни вообще принесут полное отторжение непоклоняющихся христиан от материально-экономического благополучия этого мира. "Ни купить, ни продать". И к этому нам надо быть готовыми. Но еще есть время до срока, еще есть время для существования обычных человеческих экономических предприятий, лежащих в сфере обычных человеческих законодательных регулирований, по крайней мере, в относительных проявлениях. И хотя общие закономерности предопределений Божиих воздействуют на всякое человеческое дело, но тем не менее, человеку ничего не остается, как осуществлять эти предприятия, делая уже соответствующие выводы, согласовывая все с волей Божией.

И еще. Церковь Божия - эволюционирует. Церковь Божия как живой организм, складывающийся из живых душ разнообразных людей, уверовавших в Бога, - эволюционирует, т.к. нуждается в новых и тесных "взаимоскрепляющих связях, при действии каждого члена в свою меру", нуждается в новых функциях каждого члена, действиях дарований, нуждается в творчестве. Частью своею, кооператив являлся для нас предтечею церкви. На функционировании кооператива апробировались и развивались некоторые духовные образы и модели, которые затем переносились на функционирование церкви, и наоборот. Потому-то, мы так ревностно и по вере возводили наше материально-экономическое предприятие, чуть ли не как храм Господу, чуть ли не как Израиль возводил Иерусалим и храм, выйдя из вавилонского пленения. В одной руке мы старались держать копье, а в другой кирпич.

Но в эту ночь, находясь в борении и молясь за наше дело и за всех работающих в кооперативе, я отчетливо услышал от Него такие слова: "Не молись за них, т.к. они - Египет. Не молись за себя и за своих, т.к. нет в Египте свободы и для народа Моего. Но выходи сам и выводи народ Мой в места, где есть возможность совершить служение Мне. Там будет вам и благословение Мое и свобода".

Сложные чувства овладевали мною и самым большим было - обреченность смертника. По истине, "всякий, приближающийся к скинии Господней, умирает". Я знаю, что говорю. Надо понять, что я хочу сказать.

Значит, все будет рушиться, как рушится машина, неуправляемо летящая под гору, значит, будет гореть все: и кооператив, и дома, и семьи, и всякие надежды на материальный успех. Ясно, что жизнь в Египте чревата "кирпичами и соломою", т.к. Египет есть дом рабства. Но очень бы хотелось освободиться хотя бы относительно от этого рабства, воспользоваться своими человеческими способностями и плодами своего многолетнего труда. Хотелось бы воспользоваться относительной свободой бизнесмена и предпринимателя, правами собственника. Хотелось бы "снять с рамен наших тяжести и руки наши освободить от корзин". Огонь впереди и сзади, куда ни ступи - всюду огонь. Теперь же, "выходить в места, где есть возможность совершить служение Мне", - означает выходить в еще больший огонь, в большее объявление войны.

Однажды, размышляя о совершенстве в Боге, я спросил Его, в чем же мое совершенство, в чем же моя духовная высота? Он ответил мне так: "Говори все, как есть, и это будет твоя высота". О, это ужасно! Бог, если что и говорит, то говорит в самое сердце. Что значит, "говорить все, как есть", как не исповедывать правду? Но как говорить людям правду, когда они ждут только ложь? Когда весь мир идет стройным маршем к антихристу, как же встать на пути этого потока? Как же не убояться слов правды, когда ложь законодательно охраняется, а правда - карается? Но есть ли у меня выбор? Выбора нет. Если мы - последователи Христа, а не блудливой религии, то надо открыться еще не открывшимся сознанием или открыть уже сделавшееся заскорузлым сознание и, действительно, следовать за Христом. А следовать за Богом можно только, сделав "себе приговор к смерти". Но в моих ли это силах? Когда только в мыслях об огне трепещет душа, когда так хочется отдохновения, мира и покоя. Укрыться бы куда, забыться, может быть даже умереть, т.к. изнемогшему до крайности, смерть- избавление. Не раз я говорил так: "Я трепещу всех своих страданий". Но в церкви продолжал: "Но если я имею что-то в Боге, то не иначе, как через эти страдания". " Оглянись вокруг, - говорил я себе, - неужели не видишь, какое превосходство дает тебе этот огненный путь? Неужели не видишь, что, сгорая как человек, ты становишься сыном Божиим, сгорает все человеческое, душевное, плотское, кристаллизуется духовное. Это и есть переплавка в горниле искушений, откуда ты выйдешь как переплавленное золото".

Так уговаривая себя, я озирался назад. Я обнаруживал, что я - Иона, что я охотнее чем Иона побегу в Фарсис, охотнее соглашусь быть проглоченным китом, нежели идти на огонь в Ниневию, т.е. идти на служение в правде. Кто прикоснется к истинному служению и встанет в исповедание правды, тому - объявление войны и лютость огня. Горе мне! Погиб я! "Всякий, приближающийся к скинии Господней, умирает". Итак, если позади - огонь Египта, то впереди в пустыне народов, там, где есть возможность принести жертвоприношение Богу - еще больший огонь. Итак, я трепещу и соглашаюсь одновременно.

И я сказал себе: "Он крестит нас Духом Святым и огнем", т.е. погружает нас в Дух Святой и в смерть. И в этом проявляется Его отеческая забота о нас, все это приносит нам неоценимое благо. Но что делает с человеком крещение в смерть? Человек, окружаясь смертью, умирает фактически, как человек со всеми человеческими страстями, похотями, способностями, намерениями и прочими проявлениями душевного, плотского человека. Смерть делает с человеком то, что она и должна делать - уносит человека в могилу со всякой очевидной реальностью. Что же остается? Восставшее семя Божие, сын Божий со всеми присущими ему свойствами Божества. Это - удивительный, но труднопереводимый на язык слов процесс. Это и есть перевоплощение из "первого Адама во второго", из " душевного тела в духовное". Это и есть "воскресение из мертвых".

"Плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божьего, тление не наследует нетления". Невозможно прикоснуться плотским человеком к скинии Господней и остаться живым. "Всякий, прикасающийся к скинии Господней, умирает". Всякий, входящий в скинию "святая святых", должен умереть. Завеса, отделяющая скинию "святая” от скинии “святая святых" - завеса огня и смерти. И те, кому определено "входить во святилище путем новым и живым, который Он вновь открыл нам через завесу, т.е. плоть Свою" - те встают перед странными для человека духовными проявлениями, те входят в неведомый и странный для человека мир жизни и смерти и свободного перемещения в них. "Войдет и выйдет и пажить найдет", - сказал о таковых Христос. О, как странны для человека эти перемещения и как чуден мир по ту сторону бытия... Это больше, чем мир зомби...

"Так как же нам ужасаться и тосковать, входя в столь превосходные для человека трансформации духа?" - уговаривал я себя. "Не вожделенны ли они для новой твари, рожденной от Бога? Не восхищение ли это, о котором человеку невозможно пересказать? Не откровения ли и видения это от Господа, которыми можно хвалиться как самыми превосходными приобретениями от Бога? Не приносит ли это духовному человеку всяческое превосходство и над ним самим, плотским и душевным и над всеми плотскими, душевными человеками? Так не радоваться ли нам и не благодарить ли нам нашего Бога за такой превосходный и блаженный путь?"

Так уговаривая себя, тем не менее, я сказал себе: "Бог есть смерть, по крайней мере, для плоти и плотской души". И это доказывается теми, кто видел Бога. "Горе мне, горе мне, я человек с нечистыми устами и видел Господа Саваофа", - восклицал Исаия. "Верно, мы умрем; ибо видели Бога", - сказал Маной, отец Самсона. Когда Гавриил говорил с Даниилом, Даниил "ужаснулся и пал на лице свое и без чувств лежал лицем на земле". И это оттого, что "горы тают от лица Господа", "всякий приближающийся к скинии Господней, умирает".

Надо сказать, мы плохо знаем нашего Бога, если ассоциируем Его только с добрыми и благими проявлениями Его в нас. Если мы судим о Боге только через Духа Утешителя, то мы еще не знаем Бога так, как должно знать. Мы рассуждаем просто, как дети: "Бог есть добро и жизнь. Диавол есть смерть. От смерти надо бежать к жизни. Диаволу как смерти надо "противостать твердою верою и убежит от нас". Но как же он убежит от нас, если "человекам надлежит умереть". Все, что связано с жизнью и смертью, странно до удивления.

Природа смерти непонятна человеку. Он боится ее больше всего на свете и бежит ее. Смерть есть огонь, испепеляющий человека. Она раздавливает человека, парализует, обезволивает его. Человек мечется всю свою жизнь, уклоняясь от настигающей его смерти. Ей можно противостоять, но в умеренных проявлениях. Если она дышит во всей своей силе, то человек - умирает. В естестве человека не лежит согласия со смертью. Но существует тайный и странный союз человека и смерти, существует возможность принятия ее. "Я каждый день умираю, - говорит апостол, - смерть действует в нас". И если кто из людей стремится противостать ей твердою верою, то пусть противостоит. Но превосходнее - сдаться ей и научиться жить в ней, обнаруживая день ото дня благо от такого союза, т.к. "смерти невозможно удержать Его", живущего в нас.

Много лет назад я услышал псалом буддистского монаха. Он пел: " Близость дракона успокаивает меня". Я не мог тогда понять этого. Как мог дракон успокаивать его, когда нас он убивает, когда мы день и ночь трепещем при его приближении. Ну хорошо! Мы служим Богу, буддисты - бесам, для них бесы- боги, и в своих богах они приобретают то, что мы приобретаем от нашего Бога. Но душевная - то природа как у них, так и у нас одна. Почему же мы трепещем от бесов, а они - успокаиваются?

Но теперь я знаю благо от смерти. Умирает внешний, временный человек, умирает его человеческая сущность. В огне смерти выгорает то, от чего духовный человек более всего и желает освободиться. Через огонь и смерть человек входит в вожделенное - реальный покой. Теперь я не задаюсь вопросом, что Бог есть жизнь, а диавол есть смерть, к жизни надо идти, от смерти - убегать. От неё не убежишь. "Человекам надлежит умереть", "смерть- приобретение". Теперь я знаю, что смерть, как последний враг, истребляется не бегством от неё, а пребыванием в ней, способностью жить в ней, крещением в неё, т.е. погружением в нее, т.к. мы "крестимся крещением в смерть". Потому-то, и сказано: “Огненного искушения не чуждайтесь, как приключения странного", т.к. огненное искушение и есть погружение в смерть.

И жизнь и смерть, как измерения небесные, равно "приключения странные". Чаще всего человек, проживая человеческую жизнь на земле, умирает, не увидев ни жизни, ни смерти. И это не словесный каламбур. Надо понять, что я говорю. Ни любви, ни ненависти не знает такой человек, правой руки не отличает от левой. Он "как выкидыш не знает своего имени и не видел солнца". Потому-то, "мертвые хоронят своих мертвецов", т.е. те, которые еще не жили, предают земле тех, которые уже не оживут.

Все, что связано с жизнью и смертью, странно до удивления.

Самой большой странностью является то, что смерти нет, т.е. нет той смерти, которая была бы исчезновением жизни, которая уносила бы человека в это исчезновение. Не странно ли это? А когда человек погружается в огонь смерти и, вдруг, обнаруживает то, что можно назвать благом для него, не странно ли это? Не странно ли то, что "сердце мудрых в доме плача, а сердце глупых - в доме веселия?" Кто не видел, что делают с человеком смертельные испытания, которые человек переносит достойно? Кто не отличал появившееся благородство на лицах и сердцах людей, подернутых смертью? Странно, но смерть способна облагораживать людей. Но смерть во власти духов. Кто же они? Не странно ли то, что когда архангел Михаил спорил с сатаною о Моисеевом теле, не смел произнести на него укоризненного суда. Почему? Не потому ли, что "все они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение?" И я говорю себе и всем, кто способен понять, о чем я говорю: "Не так просты рассуждения о Боге, Который и жизнь и смерть одновременно".

Я много лет отчаянно боролся со смертью, "противостоял ей твердою верою". Я приносил "молитвы и моления, могущему спасти меня от смерти" и приходил в исступление от перенапряжений. И она отступала. Я призывал благодать Духа Утешителя, чтобы Он и смягчил мои душевные перенапряжения и придал мне силы в противостоянии духу смерти. И Дух Утешитель утешал и подкреплял меня. С годами увеличивалась благодать и при первых же обращениях к Духу, Он отвечал мне: "Вот, Я". Я жил в обилии благодати, но и в обилии смерти одновременно. Работая духовно, я засыпал в благодати и благодарении, а просыпался от стонов и давления смерти. В первые проблески сознания при пробуждении от сна всегда властно вторгалась смерть. Как реанимированный человек мучительно входит вышедшим духом в свое тело, так мучительно приходил в себя я, пробуждаясь от сна. Всходило солнце и яркое утро заливалось благодатью, приходила ночь и мрак смерти. И чем больше я трудился, служил Богу, познавал Его волю и исполнял ее, тем больше усиливалось давление смерти. Она буквально пасла меня и я сказал себе: "Смерть - пастырь мой".

И я нашел возможность не бежать от смерти, а повернуться к ней лицом и встретить ее. Она настигла меня, обожгла и раздавила. И по мере все большего погружения в нее, я обнаруживал все большее смятение чувств и мыслей. Я терял себя, переставал существовать, как бы продавливался через какую-то невидимую преграду и открывался вновь новой для себя сущностью. То, что встречало меня, было бесстрастным и спокойным, было большим всего, что было известно мне как человеку. И я поблагодарил Бога за посланную Им смерть для моего блага. А смерть переставала быть смертоносной, работала для моего приобретения. "Смерть и есть приобретение, - сказал я себе, - и все, что составляет ее...

Так для чего же мне необходимо так рассуждать о смерти? Какая мне практическая польза от приятия ее? А вот для чего. Я как всякий верующий человек, уверовав в Бога, многие годы как младенец во Христе способен был заниматься только собою, решать проблемы роста: познавать слово Божие, бороться со грехом, укрепляться в вере, т.е. решать только личностные проблемы. Но приподнимаясь над младенчеством и изыскивая более совершенный путь в Боге, я неизбежно вставал перед проблемой служения Богу. Но служение возможно только в правде. Если же кто кривит или не добирает в таком служении, то это уже не служение Ему. Но какое служении можно назвать служением в правде? Может быть стать миссионером и свидетельствовать о Христе? Может быть судить мир или Вавилонскую блудницу? Может быть заняться богословскими сочинениями? Но довольно лицемерия, праздности и оголтелости, когда речь заходит о правде. Служение правды - это, прежде всего, объявление войны и лютость огня. И для того, чтобы приблизиться к служению в правде, нет необходимости перемещаться по всему миру, необходимы внутренние перемещения. "Выход в места, где есть возможность совершить служение Ему" - означает, прежде всего, поиск внутренней высоты и выход на нее. Внешнее же перемещения - приложатся.

Но местопребывание правды тщательно утаено от людей. И если человек, уверовав в Бога, двинется искать правду, то первое, что встретит его на пути - мрак лжи. Это и всяческое превратное представление о Боге и Его воле, море заблуждений и искушений, "ветры учений", и т.д. И если человек по вере преодолеет этот мрак, то далее он встретит на пути огонь и смерть. За ними - местопребывание правды. Мало кто из людей преодолевает эту преграду. Чаще всего, человек отбрасывается дыханием смерти назад, к неправде, и довольствуется этим. Но кто примет это крещение в смерть и будет продолжать идти верою вперед, тот познает правду Божию и сможет научить этому других. Потому то, "обратившие многих к правде, будут сиять, как светила на тверди, как звезды, во веки, навсегда". Так велико предопределение Божие к тем, кто прорубился к правде.

"Пребывай в смерти, но не пребывай в неправде, - сказал я сам себе, - и в этом твой совершенный путь в Боге. Будь мужественен в смерти и в лютости огня, и это приблизит тебя к исповеданию правды". Итак, слова и действия в церкви в правде, статьи и духовные исследования в правде, миссия в правде, контакты с другими миссиями или религиозными организациями в правде. Просьбы во все инстанции в правде, противодействия всем в правде. Отныне и до окончания века жизнь- в объявлении войны. Вот и формула дальнейшей жизни: во всяком деле остановись и подумай прежде, чем сделать его, подумай не о последствиях лютости огня, а о ненарушимости правды. Ненарушимость правды независимо от лютости огня - вот формула жизни.

Но все-таки, где же те "места, где есть возможность совершить служение Ему"? Где будет нам благословение Его и свобода? И согласившись, что это, прежде всего, поиск внутренней высоты и выход на нее, согласимся и со следующим определением. Это - единственное место на земле, центр всей земли, пересечение всех путей и авансцена человечества: "О, Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе", - сказал Христос. "Ибо не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима".

Но это не Иерусалим в буквальном смысле этого слова на территории современного Израиля, это - места, которые духовно называются Содом и Египет, места распятия Христа, места, где "за Тебя умерщвляют нас каждый день, считают нас за овец, обреченных на заклание". Это места, куда Христос посылает Своих пророков и мудрых и книжников, где иных из них убьют, а иных будут бить в синагогах и гнать из города в город. Это - духовное местоположение приговоренности к смерти, когда посланные от Бога со словом правды, как Иона идут на огонь в Ниневию, "становятся позорищем для мира, для ангелов и человеков, становятся "ненавидимы всеми народами за имя Его".

Выходить в места, где есть возможность совершить служение Ему, означает искать и находить дорогу, которую надо именовать "дорогой восхождения". "Вот мы восходим в Иерусалим, - говорит Христос своим ученикам, - где Сын Человеческий будет предан смерти". "Мы - восходим", - говорит Христос. Это - дорога восхождения. И как было со Христом, когда по мере "приближения дней взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим", так и всем последователям Его по мере приближения дня Господнего должно восхотеть того же. "Межи мои прошли по прекрасным местам", - да скажет всякий последовавший за Ним. Эта дорога восхождения ведет к предстоянию и противостоянию царям и мироправителям тьмы века сего для свидетельства перед ними. Это - восхождение из отдаленной глубинки любого уголка земли, любого пустынного места, любой щели земли к любому пересечению духовных центров, к столицам, где концентрируются и пересекаются все духовные пути и духовные представительства. Это - восхождение от поместной публикации слова правды до публикации всемирной. "По всей земле прошел голос их, и до пределов вселенной- слова их", - говорит Давид и это еще предстоит осуществить Его последним посланникам. Христос сказал, что "будет проповедано Евангелие всем народам и тогда придет конец". И на сей день всем народам во всех отдаленных местах земли по всей видимости проповедано Евангелие, но еще не конец. Почему? Потому что проповедано не в слове правды. И мир ждет еще неповрежденного слова правды, за что и будут “последние посланники как приговоренные к смерти, как ставшие позорищем для мира, для ангелов и человеков мучить все человечество", за что и окажутся "ненавидимы всеми народами за имя Его".

Но есть и дорога нисхождения, когда некогда верующий человек пускается в бегство от поражения во всякое духовное исчезновение, уподобляясь пораженному от сильной власти монарху "Алитету, уходящему в горы", уподобляясь кораблю, получившему пробоину и ложащемуся на дно. Про таковых Иов говорит так: "Над ними уже прошло время. Бедностью и голодом истощенные, они убегают в степь безводную, мрачную и опустевшую. Из общества изгоняют их, чтобы жили они в ущельях земли, люди отверженные, люди без имени, отребье земли!". Это те, которые потерпев кораблекрушение в вере, остались без небесной пищи, обеднели и истощились без нее, растерялись и запутались в непонимании происходящего и забились в щель бессмысленности, это те христиане, над которыми уже прошло их время полезности для Господа и церкви Божией.

Есть и еще дорога нисхождения, когда многие массы как бы верующего народа, некогда, возможно, и открывшиеся по духу, заканчивают по плоти, что выражается лишь в тасовке около Христа, песнях и плясках в безумных ритмах и бессмысленных исцелениях плоти, в молитвах "за царей и за начальств, чтобы проводить жизнь тихую и безмятежную", и проводящую ее на уровне запросов своего живота в благодарении Бога за благотворительные подачки заморского дяди Сема. И в благоговейном изучении Библии с лживыми комментариями в зарубежных библейских школах за стипендию в долларах. И в благоговейном преклонении пред бесконечными представительствами, симпозиумами, конференциями и визитами за рубеж за подарками, что, в сущности, есть молитва в сторону земного Иерусалима в подвластности сильной Люциферианской власти мира сего. И все это ради того, чтобы счастливая улыбка не сходила с холеного лица и чтобы все о них говорили хорошо.

Еще немного, совсем немного и всякий человек испытает глубокую горечь от созерцания прошлого своей жизни. Как он воспринимал и воспринимает свою настоящую жизнь? Как угрозы и ужасы, как подавленность, перенапряжения и бессмысленность. А вместе с тем, он всегда был близок и к смыслу своего существования и к прекращению обременений. Близок к человеку свет Божий и вечное освобождение, избыток жизни и прекращение страданий. И от осознания близости и доступности этого перевоплощения и прикосновения к нему человек испытает глубокую горечь от созерцания прошлого своей жизни. Что надо было сделать, не сделано. Как надо было жить, не жилось. Горечь от размена золота на серебро, и серебра- на медь. Горечь от того, что удержан был он от высокого полета и дерзновения во имя Божие, горечь от недоверия своему Создателю и должного служения Ему.